Кто-то третий [сборник] - Николай Иванович Леонов

дочь, было поздновато.

После того как возбуждено уголовное дело по факту того или иного преступления, по нему работают два человека: следователь, которому непосредственно передано дело для расследования, и оперативник уголовного розыска, чаще тот, на чьей оперативной зоне совершено преступление, или просто назначенный руководством. Оперативник не только выполняет поручения следователя, но и занимается оперативным розыском, если преступник неизвестен, или известен, но не найден, объявлен в розыск. Не всегда оперативник подчиняется следователю. Его оперативная работа не подлежит разглашению, а оперативные данные, которыми сотрудник уголовного розыска может располагать, к уголовному делу никак не подшиваются и никак в нем не отражаются. Никто не имеет права заставить сотрудника уголовного розыска разгласить источник оперативных сведений. И, тем более, разгласить эти сведения, если он не считает это необходимым или своевременным.

Саша Соболев приехал к агрохолдингу в половине двенадцатого ночи. Остановив такси на центральной улице села Демидово, старший лейтенант прошел немного по улице до мало освещенного участка, а потом прибавил шагу и, перемахнув через забор заброшенного огородного участка, побежал к лесу. Спотыкаясь и путаясь ногами в густой траве, Соболев все же выбрался на проселочную дорогу, которая вдоль опушки леса вела к производственным цехам молочного комбината. Здесь он перешел на шаг, постоянно озираясь по сторонам.

Следователь Екатерина Михайловна, в которую Сашка был влюблен вот уже целых две недели, дала ему задание проверить, куда вывозят с территории завода бракованную продукцию и где ее утилизируют. Собственно, как таковой бракованной продукции на молочном комбинате почти не было. Молоко, которое потеряло свои качества и не годилось для производства, сливали в местную канализацию. Здесь сточные воды проходили многоступенчатую очистку, а затем частично сбрасывались в речку Сороку, а частично возвращались на предприятие в виде технической воды. Был производственный мусор, были какие-то отходы производства. Иногда выбрасывались испортившиеся или неудавшиеся, не соответствующие ГОСТу головки сыра, другие отходы. Руководство агрохолдинга заявляло, что все отходы, которые не требуют специальной утилизации, вывозятся на местную свалку — сертифицированный мусорный полигон.

Сомнения зародились на прошлой неделе, когда нашелся свидетель, заявивший, что с комбината по ночам ходят иногда на свалку машины. Зачем вывозить мусор и отходы по ночам, если это можно делать и в рабочее время. Тем более что за ночные рейсы водителям платить приходилось бы больше. Получив задание, Соболев продумал весь ход своей операции довольно основательно. Он запасся биноклем ночного видения, а свою старенькую отцовскую «Ниву» три ночи назад отогнал к сторожке садоводческого товарищества. Эту машину уже хорошо знали в охране холдинга, наверняка знали и преступники, поэтому подъезжать на ней к карьеру было опасно.

«А Екатерина Михайловна — молодец», — мысленно произнес Сашка и снова оглянулся по сторонам. Оглядываться надо было обязательно. Любой случайный человек в этом месте, да еще ночью, — это не просто угроза лично Соболеву, это угроза срыва всей операции. А Измайлова в его понимании была молодец, потому что очень искусно скрывала во время проведения следственных мероприятий свой интерес к продукции агрохолдинга. Все ее гласные проверки касались лишь финансовых вопросов и трений между собственниками. А их было всего двое: сам Агранович и его младший партнер Финогенов, владевший всего тридцатью процентами активов, который занимался каким-то проектом на Дальнем Востоке и уже второй месяц мотался между Владивостоком и Японией. Допросить его сотрудникам местных следственных органов, даже по поручению из Москвы, пока не получалось. И смысла в этом, по большому счету, как понимал Соболев, было немного. Не те масштабы у господина Финогенова.

«Нельзя мне «засветиться» с нашим интересом к свалке, пока никак нельзя», — твердил себе Сашка и быстро шел по краю грунтовой дороги, готовый при малейшей опасности юркнуть в кусты. Остановившись в сотне метров от старого, выработанного песчаного карьера, в котором и был устроен мусорный полигон, он послюнявил палец и поднял его над головой. Порядок, ветер дул со стороны карьера в его сторону. Сейчас это важно было потому, что Соболева могли учуять собаки, которые жили на свалке.

А вот и старый дуб на опушке, на котором оперативник просидел уже две ночи. Ободрав колено и локоть, Сашка взобрался на дерево и устроился на толстой ветке с биноклем. «Черт, вот я торопыга, — зашипел он на себя, морщась и облизывая ссадину на руке. — Опять придется провести здесь большую часть ночи. Жаль, если все впустую. Не каждый день что-то по ночам вывозят с территории предприятия. А теперь, когда произошло убийство и когда на предприятии работает следователь, они могут вообще ничего не предпринимать, притихнуть, лечь на дно. Но если криминал связан с производством, то не смогут они затихнуть полностью. Это понятно. Производственный процесс не остановить. А если останавливать, то… Нужно его просто переносить в другое место!» Сашка даже подпрыгнул на своем суку и едва не свалился вниз. Как просто все, когда начинаешь размышлять. Здесь криминальное производство свернут, а в другом месте откроют. Надо заняться связями тех, кто сейчас во главе. А кто? Исполняющий обязанности генерального директора Пожарин? Неужели на предприятии что-то серьезное может происходить без его ведома? Очень сомнительно.

Вдалеке мелькнул свет, и Соболев насторожился. Как раз возле территории молочного комбината. Есть, опять! Теперь было хорошо видно, что вдалеке, то ныряя фарами в ямы и промоины, то выбираясь на ровный участок проселочной дороги, едет машина. Саша приложил к глазам бинокль и стал разглядывать ландшафт в зеленоватом свете. Снова мелькнули фары, и изображение мгновенно стало «слепым». Он поморщился и убрал бинокль. Когда свет бьет прямо в глаза, аппаратура на некоторое время «слепнет». Ничего, и так понятно, что машина едет одна и что там больше никого нет. Снова мелькнули фары. Теперь и без бинокля было видно, что это грузовик. «КамАЗ»? Нет, какая-то другая машина, но с кузовом. Через десть минут грузовик поравнялся с опушкой леса, где на дереве сидел Соболев. Теперь фары не слепили глаза, и он снова поднял бинокль. Ага, самосвал. Номера не видно, но кабина белая, а кузов, кажется, синий.

Так, теперь самое главное! Машина подъехала к воротам ограждения свалки. Ага, вон собаки выскочили, лают как остервенелые. Сторож появился, замахнулся на собак, пошел отпирать ворота, распахнул одну створку, другую. Махнул рукой! И не спрашивает никаких документов, талонов… ничего! Значит, знает, кто и зачем приезжает. Или не знает, если ему платят за его нелюбопытность. А еще водитель, похоже, знает, куда ему надо ехать. Вон, прибавил скорость и по правой кромке мусорного поля вдоль ограждения уверенно едет. Все, свернул!

Не отводя